Книга о. Жана Леклерка «Святой Бернард и дух цистерцианцев» (Издательство Францисканцев, 2013) открывает издательскую серию «Fons Monachorum», в которой будут представлены наиболее важные моменты истории и духовности католической монашеской традиции, в том числе биографии и избранные сочинения ярчайших личностей, оказавших большое влияние на церковную и общественную жизнь своего времени.
Знаменательно, что первая книга посвящена святому Бернарду Клервоскому (1090–1153), богослову, удостоившемуся титула Учителя Церкви. В своей необыкновенно насыщенной событиями жизни он был подлинным учителем и наставником, поэтому и по сей день многие восхищаются его жизнью и трудами. Святой Бернард по следовательно осуществлял преобразования в монашеской жизни, содействовал разрешению политических конфликтов, пользуясь высочайшим авторитетом среди современников.
Предлагаем вашему вниманию фрагмент из трактата «De considerationes», написанного св. Бернардом.
Что же есть
Бог?
Он есть широта, долгота, высота, глубина.
Ах вот как! – скажешь ты мне, – я застиг тебя на желании превозносить перед нами ту же четверичность, которую ты только что предавал проклятию! Ничего подобного; я предал ее проклятию и всегда предаю. Лишь поверхностно кажется, будто я говорил о нескольких вещах; на самом же деле речь идет лишь об одной-единственной. Я всего лишь хотел определить – согласно степени нашего разумения, а не тому, что есть в действительности, – Бога, Который един. Разделения же соответствуют нашему уму, а вовсе не Богу. Мы говорим о Нем разным образом; идем к Нему множеством разных путей, но у всех у них единое направление, и все они подразумевают единого Бога.
О нет, не разделения Божественной сущности выражают те четыре слова, которые я только что употребил; и не размеры, какие мы видим у тел, и не различные лица, подобно Лицам Троицы, Которым мы поклоняемся. Это и не перечисление свойств, подобных тем, что мы признаем у этих Лиц, хотя они и не отличны от последних. Смысл их совсем иной. Каждое из этих слов, определяющих Бога, представляет собой не что иное, как их совокупность; а их совокупность, в свою очередь, представляет собой не что иное, как каждое из них по отдельности. Мы сами неспособны достичь простоты Бога! Можем ли мы притязать постичь Его единство? Ведь нашему уму Он представляется как четверица. А видимость сию производит то, что ныне нам не дозволено видеть Бога иначе, как посредством отражений и символов.
Однако когда мы увидим Его лицом к лицу, мы увидим Его, как Он есть. В тот день мы воистину сможем опереться на непрочный посох своего разума так сильно, как нам заблагорассудится; ибо тогда он не будет сломлен и не разобьется на части. Он обретет лишь большую крепость и связность, он будет устрояться по образу Божия единства, или, вернее, Единства как такового; так что единый образ будет отражать образ Единого. Узрев же Бога как Он есть, мы уподобимся Ему (1 Ин 3, 2). О блаженная будущность! Ведь именно помышляя о ней, воздыхал, и разумно, тот, который воскликнул: «Я буду искать лица Твоего, Господи; не скрой от меня лица Твоего!» (Пс 26, 8).
А раз наша доля – искать, вплоть до пришествия нового порядка, то, за неимением лучшего, взойдем на эту квадригу. Сия повозка нам, немощным и увечным, необходима. Поглядим, сумеем ли мы хоть тогда уловить смысл уловившего нас, то есть этой квадриги, которая нас везет.
Ведь ее погонщик сам первым указал, как употреблять ее, и дал нам наставление: по его словам, нам следует «постигать со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота» (Еф 3, 18).
«Постигать», – говорит святой Павел, а не «познавать». Ведь нам не следует ограничивать свои искания знанием; нам следует стремиться к плоду всех сил наших. Плод же – не в знании, а в труде постижения. Впрочем, как сказал другой Апостол: «Кто разумеет делать добро и не делает, тому грех» (Иак 4, 17). А святой Павел в еще одном своем послании дает совет: «Бегущие на ристалище бегут… чтобы получить награду. Бегите же, чтобы получить»1 (см. 1 Кор 9, 24). Но что же следует разуметь под словом «постичь»? Теперь я это разъясню.
Что же есть Бог? Бог, говорю я, есть долгота. А что такое долгота? Вечность, долгота которой такова, что она не знает пределов ни во времени, ни в пространстве.
Бог есть также широта. А что такое широта? Любовь милующая. Но и тут – как нам вместить в пределы любовь Бога, Который «не сотворил бы ничего, если бы что ненавидел» (см. Прем 11, 25). Ибо Он «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф 5, 45). Так что Бог отверзает утробу Свою даже врагам. Но, не довольствуясь и этим, он простирает Свою любовь до бесконечности. И любовь эта превосходит не только все, что может чувствовать сердце, но и все, что может разуметь ум. Так и говорит Апостол, прибавляя: «… и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову» (Еф 3, 19).
Что еще мне сказать тебе? Любовь эта вечна. Или, лучше говоря, она и есть вечность. Как видишь, широта Божия столь же велика, как и Его долгота. Усмотри же, что между ними не равенство, а тождество: одна есть то же, что вторая; и каждая из них представляет собой не что иное, как совокупность обеих; а совокупность эта – не что иное, как каждая в отдельности.
Да, Бог есть вечность, как Он есть любовь. Он – долгота без протяжения, широта без расширения. В том и другом случае Он превосходит тесные пределы пространства и времени, но свободой Своего естества, а не необъятностью сущности. Потому безмерен Сотворивший все мерою, но, как бы безмерен Он ни был, Он остается мерой этой необъятности.
Итак, что же есть Бог? Он есть высота и глубина. Высотой он превышает все, глубиною – всего глубже. В самом деле, очевидно, что в Божественном единстве равновесие не может уклониться ни в одну, ни в другую сторону. С какой стороны его ни исследуй, оно твердо в своей неколебимости, недвижимо в своей неизменности.
Знай же, что высота есть могущество Божие, а глубина – Его премудрость. Между обеими имеется точнейшее соответствие, ибо, как нам известно, высота Божия столь же неприступна, сколь глубина Его неисследима. Вот тут-то святой Павел и воскликнул в восхищении: «О бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим 11, 33).
Да, как бы мы ни исследовали совершенное единство премудрости и ведения в Боге и с Богом, какая радость для нас – воскликнуть вместе со святым Павлом: «О премудрость, исполненная силы, могущественно всего достигающая; о сила, исполненная премудрости, милостиво все устрояющая» (ср. Прем 8, 1).
Тут есть лишь единое и одно и то же, множественное по плодам, различное по действию. И это единое есть одновременно долгота в силу своей вечности, широта в силу любви своей, высота в силу могущества и глубина из-за премудрости.
Мы знаем все это. Но значит ли это, что мы постигли? Ибо постигается это не рассуждениями, но святостью, и все равно лишь в ту меру, в какую можно постичь непостижимое.
Однако, если бы было невозможно постичь их, Апостол не сказал бы, что мы должны «постигать со всеми святыми» (Еф 3, 18). Святые, стало быть, их постигают. Знаешь ли ты, как? Если ты свят, то уже уразумел это, и тебе нечему более учиться; если же не свят, стань святым, и да просветит тебя твой опыт.
Святым делает святое расположение сердца. Его же составляют два чувствования: святой страх Божий и святая любовь к Нему. Душа, вся проникнутая ими, имеет как бы две руки, позволяющие ей уловить, охватить, обнять, удержать. Она тоже может воскликнуть: «Ухватилась за него, и не отпустила его» (Песн 3, 4).
Страх соответствует как раз тому, что есть высота и глубина, как любовь – тому, что есть широта и долгота. Есть ли что более внушающее страх, чем неотразимое могущество? Или чем премудрость, которую ничем не обмануть? Бог был бы менее достоин страха, если бы ему недоставало одного или другого. Но поскольку это не так, никогда не переставай бояться Того, Чье око всевидяще и Чья рука всемогуща. Подобным образом, есть ли что более любезное, чем любовь, которая побуждает тебя любить и быть любимым? Если же к любви сей добавляется вечность, она становится еще любезнее, ибо уверенность в том, что ей нет конца, избавляет от всякого сомнения. Так что люби с верностью и терпением, и ты уловишь, что есть долгота; распространи любовь свою на врагов твоих – и овладеешь широтой. Бодрствуй в страхе Божием и во всяком усердии, и ты постигнешь, что есть высота и глубина.
Однако если ты предпочитаешь, чтобы четыре расположения в твоей душе обрели соответствие в четырех словах нашего определения Бога, то тебе надлежит воспитывать в себе поклонение, страх, ревность и терпение. Нет сомнения, что превосходное величие Божие должно производить в нас поклонение, глубина его судов должна вызывать страх. Его любовь рождает ревность, а Его вечность – терпение в скорбях. Можно ли восхититься более, нежели созерцая Божественное величие? Можно ли сильнее убояться, нежели исследуя глубины Его премудрости? Можно ли более возгореться ревностью, чем помышляя о Его любви? И можно ли более доказать свое терпение и постоянство в любви, чем томясь жаждой этой вечной любви? Да, наше постоянство есть как бы прообраз этой вечности. Оно – единственная добродетель, которой будет вновь дарована вечность; или, лучше сказать, это она вновь дарует человеку состояние вечности, которое он утратил. Ведь Сам Господь говорит нам: «Претерпевший до конца спасется» (Мф 10, 22).
(De considerationes, cv., n. 27–31)