Андрей Буко OFMConv

Говорить о молчании нелегко. Сам факт говорения опровергает доводы в пользу молчания. Немецкий философ Хайдеггер сказал так: «Говорение и писание о молчании порождают развратнейшую болтовню». Но молитвенное молчание созидательно, и мы будем говорить именно об этой его созидательной стороне, то есть о встрече с Богом.

Многое я почерпнул из книги «Эстетика молчания» Марины Михайловой, современного филолога и философа. Она пишет, что искала в философских словарях и энциклопедиях определение молчания и ничего не нашла. В некоторых трудах дается такое определение молчания: «самоотрицание звучащего высказывания во имя утверждения невербальных ценностей».

Молчание с богословской точки зрения – это нечто иное. Оно – не самоотрицание и не отсутствие, а Присутствие.

Насколько в начале третьего тысячелетия, которое развертывается как «тотальное ток-шоу», уместна речь о молчании? Может быть, практика безмолвия имеет уже только историческую ценность? Сейчас успешно только то, что с умением представлено – прежде всего, вербально. Насколько сегодня актуален подвиг священнобезмолвия монахов, которые удаляются в пустыню?

Наш мир наполнен информацией, иногда очень агрессивной. Человек не в состоянии ее переработать. Мы затрачиваем множество усилий на это, и потому у нас часто не остается времени и сил на встречу с самим собой.

Ловушка средств массовой информации – в комфортности их потребления. Все доступно и удобно, телевидение и Интернет круглосуточно развлекают человека. Но «развлекать» буквально значит «растаскивать в разные стороны». Вместо состояния собранности для того, чтобы мыслить и действовать, мы оказываемся в состоянии «разобранности», разбросанности, и теряем жизненные силы.

Возвращение к себе возможно только в уединении.

Первая помеха, которая возникает на пути к тишине – это шум. Информационный, прежде всего: мобильное общение, телевидение, Интернет… Информация просто «кидается» на нас с реклам. И эта информация – к тому же еще и плохого качества, что вызывает у нас дисгармонию и раздражение.

Вторая помеха – это шум физический, вибрационный. Мы даже представить себе не можем, в какой тишине жили люди еще двести лет назад. Какие звуки долетали до них? Пение птиц, шум дождя, звон колокола, цокот копыт лошади… Но сейчас нас отвлекают гораздо более мощные звуки: шум шоссе, грохот мусороуборочной машины под окном… Этот шум заполняет нас.

Врачи говорят, что частичная и полная потеря слуха нередко связаны с подсознательным нежеланием человека слышать окружающие шумы. Кроме того, человек постоянно ведет диалог внутри себя: мы мысленно приводим аргументы, опровергаем суждения, делаем выводы. И часто человек такой шум поддерживает в себе, потому что боится встречи с самим собой, своими проблемами, либо с Богом. Мы прячем за этим диалогом свою внутреннюю тоску, нежелание встретиться с Богом.

Говоря о практике священнобезмолвия в западных созерцательных орденах, мы будем говорить о молчании как о форме духовного опыта.

Для начала стоит определить несколько терминов. В русском языке мы различаем молчание, тишину, немоту и умалчивание. Молчание отличается от тишины, тишина – это природное состояние, а молчание свойственно только человеку. Немота – это языковое бессилие, состояние болезненное и аномальное, человек его не выбирает, тогда как молчание – это свободно выбранное поведение. Человек немотствовать бывает обречен, но молчать он предпочитает осмысленно. Умолчание свойственно человеку, которому хватает сил не лгать, но недостает мужества сказать правду, и тогда он молчит, что свидетельствует о его духовной несостоятельности.

Федор Тютчев писал так: «Есть соответствие между тишиной в природе и молчанием человека. Тишина раскрывает созерцателю последние глубины мирозданья. Молчание раскрывает сердцу последние глубины духа. Где нет тишины, не будет и молчания. Где живет молчание, там будет и тишина. Из Божественного молчания и тишины приходит творческое слово». Как мы видим, тишина и молчание тесно взаимосвязаны. Тишина – это условие молчания, среда, в которой оно рождается.

Почему молчание – это духовный опыт? Зачастую, говоря о «духовном человеке», предполагают, что этот человек имеет культурные и нравственные ценности, обладает «окультуренной душой». Но наличие этических норм, интеллектуального и культурного багажа вовсе не тождественно духовности человека. Духовность связана с понятием Духа. Дух Божий – это творческая сила, которая созидает мир. Он созидает все сущее и обновляет лицо земли. Об этом мы читаем в Книге Бытия. Дух сообщает людям вдохновение, дает им новое сердце: «и дам им сердце новое, и дух новый вложу в них…» (Иез 11, 19). Бог дает нам новый дух, который делает нас новыми людьми. Дух исходит от Бога, это дар и благословение свыше. Святой Дух – это одно из Лиц Пресвятой Троицы. Это не только Его сила, действующая в этом мире, но само Его Присутствие.

«Дух дышит, где хочет» (Ин 3, 8) – его трудно уловить. Поэтому «духовный опыт» – это не какая-то занудная статическая духовность, достигаемая путем самосовершенствования. Это дар свыше, для принятия которого мы должны быть открыты. Дух Божий невозможно накопить. Можно только оставаться открытым для Него, чтобы его принять.

Апостол Павел говорит: «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор 3, 17). Дух Господень не сковывает нас, не лишает нас собственной воли, но, наоборот, раскрепощает и дает нам вдохновение.

И потому «духовность» – это не интеллигентность, «окультуренность» или душевное совершенство. Это открытость Святому Духу.

Мы сотворены по образу и подобию Божьему, и значит – Дух Божий живет и действует в нас. Если есть, с одной стороны, Дух Божий, а с другой – мы, то между нами должен существовать диалог. Вся Библия – от Бытия до Апокалипсиса – это история межличностных отношений Бога и человека. Но это диалог, который совершается в молчании.

В богословии иной подход к молчанию, нежели в философии. Богословие смотрит на молчание как на то, что предшествует слову, как на нечто созидательное. Вспомните начало Евангелия от Иоанна: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Иоанн говорит о творческой силе Бога, которая создавала мир. Бог сотворил мир своим Словом, Логос – второе Лицо Пресвятой Троицы. Вначале было Слово, но началу мира предшествовало Божественное молчание. В Боге общение совершается в полном молчании. Мы называем Бога Единосущным. Между Лицами Пресвятой Троицы – такое единство, что нет необходимости в вербальной коммуникации.

Игнатий Антиохийский в «Послании к магнезийцам» говорит о «Сыне, Слове Божьем, исшедшем из молчания». То есть молчание имеет некое независимое бытие в полноте Пресвятой Троицы. Если взаимоотношения Творца с миром осуществляются в Слове, то внутри Себя – в молчании. Молчание – это высшая форма Богообщения. Это подвигало многих отшельников искать Бога в уединении и молчании.

Диалог возможен только между теми людьми, которые умеют и говорить, и молчать. Чтобы услышать другого, нужно умолкнуть. Совсем иначе относится к жизни гордец. Он навязывает молчание другим, желая, чтобы слушали только его. А смиренный человек говорит для того, чтобы заговорили с ним. Поэтому важная черта священнобезмолвия – это предстояние в смирении, в ожидании, что Бог-Слово начнет с тобой говорить.

Св. Августин сказал, а за ним повторил Майстер Экхарт: «Лучшее, что мы можем сделать для Бога – это молчать, созерцая сокровища Божественной мудрости и любви».

Мы уже говорили о взаимосвязи между тишиной и молчанием. Одно является условием другого. В Евангелии есть только один эпизод, где встречается слово «тишина» – когда Иисус усмиряет бурю. Его можно найти в четвертой главе Евангелия от Марка.

Пока Христос спит, море и ветер буйствуют. Ученики теряются, они в панике. Как только Христос велит морю замолчать, наступает великая тишина, и Он начинает говорить с учениками.

Море всегда было символом этого мира, тянущего к погибели. Пока мы слышим шум моря, мы не слышим Христа, Он словно спит. Но в тот момент, когда Христос повелевает морю умолкнуть и наступает тишина, ученики наконец-то слышат голос Христа. Обратите внимание, не просто сказано, что стало тихо, но что наступила «великая тишина». Иисус обращается к сердцам учеников, открывает им их сущность: «Что вы так боязливы?» Вы с Богом, но в вас еще столько страха! И как плод этого усмирения бури и слышания Иисуса рождается изумление и восхищение учеников. Такова молитва безмолвия. Она делает голос Бога слышимым и приводит нас в восхищение Его делами.

Мы говорили о «внутренней болтовне». Один монах спросил старца, почему люди так много суетятся. Старец ответил: «Они бегают вдоль и поперек по миру из страха встретиться с Богом лицом к лицу». Болтовня – это форма бегства.

Философ Владимир Бибихин писал: «Болтовня – это нежеланная, но неизбежная версия молчания, не сумевшего стать тишиной». Мы зачастую пытаемся воспроизводить чьи-то слова и мысли, потому что не можем высказать чего-то своего.

* * *
Картузианцы, один из безмолствующих орденов, не очень много пишут о себе. Мне доводилось читать некоторые из их изданий, которые они выпускают скорее для внутреннего пользования. Их язык очень прост.

Практика монашеского уединения возникла еще в IV веке. Начиная со св. Бенедикта, восточная и западная практики монашества немного разошлись. Орден картузианцев пытается совместить в себе восточную и западную традиции монашества. Он возник благодаря св. Бруно Кельнскому в 1084 году. Св. Бруно обладал прекрасными интеллектуальными способностями и активно внедрял в жизнь григорианскую реформу, но, поссорившись с собственным архиепископом, которого обвинил в симонии, он удалился в местность под Греноблем во французских Альпах. Там со своими братьями он основал пустынь по примеру египетских пустынников. Они живут вместе, но в совершенном молчании. Основная их цель – встретиться с Богом и отдать Ему себя полностью в акте любви, просто пребывать с Ним.

Говоря о своей духовности, картузианцы называют три важных условия, необходимых для того, чтобы дойти до этого полного внутреннего пожертвования себя Богу. Первое условие – жизнь чистая и праведная: «Для нас, картузианцев, благочестие особым образом выражено в нашем уставе. Это ведение жизни настолько простой, что в ней нет места для забот, интриг, амбиций, беспокойного сердца людей этого мира. Наша жизнь должна быть, как чистая белая гостия, которую священник должен пресуществить». Второе условие – одиночество сердца. «Наше сердце, – говорят картузианцы, – это храм, больший, чем Иерусалимский храм».

Молчание собирает людей вокруг переживания высшей экзистенциальной реальности и создает священное пространство. Вспомните иерусалимский храм. Что находилось в Святом Святых? Ковчег, в котором лежали скрижали. А когда ковчег пропал – просто пустота.

Бог хочет, чтобы наше сердце стало подобным пространством, не занятым ничем другим, в котором мог бы пребывать только Он. Это пространство в нас есть, но оно зачастую чем-то «заставлено», как чердак старыми вещами. И в какой-то момент надо навести порядок и выкинуть все лишнее. И найти тот уголок, где Бог «спрятался» в ожидании, пока мы к Нему обратимся.

И третье условие, о котором говорят картузианцы – душа должна стала жертвой, приятной Богу, через руки Марии. Мария – раба, которая приняла Слово в молчании.

Заметьте, Бог не предал Своего молчания, когда пришел на землю. Большую часть своей жизни, тридцать лет, Он провел в молчании и в труде, разве что за исключением нескольких эпизодов. Иисус точно так же молчал на кресте, не демонстрируя Своей силы. Бог молчал и позволил Своему сыну умереть.

Это молчание неизбежно ставит нас перед Тайной. Сколько бы мы ни пытались в нее проникнуть, она все равно остается нераскрытой. Мы сталкиваемся с этой Тайной, когда в нашей жизни происходят сильные потрясения, переживания. Вспомните Иова: его имение разграблено, родственники умерли, он сам заболел проказой. Приходят его друзья. И сказано, что они семь дней сидели с ним в молчании. Они не находили слов перед тайной присутствия Бога и такого Его действия в жизни Иова.

Пророк Иезекииль после видения огненной колесницы при реке Ховаре возвратился к себе в стан и семь дней пребывал в изумлении – не мог говорить.

Встреча с Богом поражает, словно парализует, ее надо осознать, прежде чем сможешь сказать что-либо. Но эта встреча всегда происходит в любви. В молчании мы встречаемся с Богом, Который есть любовь. Именно любовь рождает ситуацию радикального молчания. Влюбленным нет нужды искать слова – они просто созерцают друг друга и умиленно наслаждаются друг другом.

О молчании и созерцании много писал Томас Мертон. Он говорил, что истинных созерцателей объединяет не пустыня и не одиночество, а умение быть там, где Христос. Сделать паузу, чтобы с Ним встретиться, почувствовать Его присутствие. Хотя для этого иногда нужно приложить немало усилий. Созерцание – это подвиг, аскеза. Мертон называет отшельника «младшим братом мученика». Но это мученичество, которое в итоге доставляет огромное удовлетворение и радость.

Молитва, рождающаяся в священнобезмолвии, – это не формула и не порыв чувств, изливаемый Богу. Это молчаливое, внимательное, благоговейное предстояние Богу, в которое вовлечены наше тело, ум, душа и дух. Однажды к митрополиту Антонию Сурожскому пришла пожилая женщина. Она пожаловалась, что уже много лет читает Иисусову молитву, но не ощущает благодати. На это владыка ответил: «Вы постоянно говорите, а Богу не даете слово вставить. Попробуйте помолчать». Через несколько дней женщина вернулась поблагодарить за хороший совет и рассказала, что, когда она молча села с шитьем у себя в комнате, и в тишине занялась делом, то через некоторое время она почувствовала глубокую радость и покой. «Я поняла, что Бог со мной и я – с Ним», – сказала она. Нам не нужно быть постоянно многословными в молитве. Бог иногда и рад бы «протиснуться» сквозь потоки наших речей, но мы Ему места не даем. Как только та женщина умолкла внутри себя, она почувствовала, что Бог с нею всегда, и ее шитье оказалось молитвой.

Хочу в завершение привести удивительные стихи поэтессы Зинаиды Миркиной. Она много пишет о тишине, полной присутствия Бога, и о молчании.

* * *
И разрасталась т и ш и н а.
Сперва была размером с крону
Берез, и вот – горе равна
И небу над вечерним склоном

Так где и в чем ее итог?
В чем тайна света на закате?
И если слово – это Бог,
То  т и ш и н а есть Богоматерь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Благословенна т и ш и н а
Высот бледнеющих и ширей.
Ты Бога выносить должна
В своей душе и в этом мире.